Качество жизни у большинства сограждан сейчас ниже, чем в 2013-м — «последнем мирном году». Но сравнивать, похоже, скоро запретят.Сергей ШелинВ советские времена для восхваления режима любили сопоставлять его достижения с тем, что было в 1913-м — последнем предвоенном году. А сейчас в интеллигентном обществе вошло в моду шутки ради вспоминать 2013 год — тоже, мол, последний «мирный», последний «докрымский», последний «досанкционный» и т. д. Скажу, что причин сравнивать нынешнюю жизнь с этим годом даже больше, чем думают. Для того, кто мыслит в масштабах державы, хозяйственная стагнация началась заметно раньше — после кризиса 2008-го. Но если смотреть с позиции рядового человека, то именно в 2013-м качество его жизни вышло на максимум за всю послесоветскую эпоху.Это был последний год нефтяной дороговизны и заметного роста доходов среднего россиянина — и первый год перенацеливания всех государственных систем распределения благ на те группы, которые милы и полезны режиму. Об остальных именно тогда решили заботиться меньше и реже, и этот процесс набирал бы ход, даже если бы не подвернулся Крым. Поэтому сопоставлять сегодняшние наши обстоятельства с тем, что было в 2013-м, очень даже уместно.Реальные располагаемые доходы населения в 2020-м были на 10,6% ниже, чем в 2013-м. Эти данные немного заржавели, на дворе уже следующий год, но с неприятными сведениями государство теперь не спешит, и об этой крепнущей его склонности тут еще придется поговорить. А пока отметим, что ковидный кризис дал лишь треть от общего спада доходов. В прочие годы после 2013-го они тоже либо снижались, либо топтались на месте. При этом благосостояние нескольких десятков миллионов наших сограждан устойчиво росло. Это те, чей вооруженный или мирный труд необходим режиму — на улицах, в учреждениях или хотя бы на избирательных участках. И не будем искать в выборочной щедрости власти желание опереться на каких бы то ни было профессионалов. Даже деятелям науки платят не за ученость, а за покорность. Однако отрицать, что внушительное меньшинство россиян продолжает процветать, значило бы возводить поклеп на наш режим. Другое дело, что сведения о численности и реальных доходах привилегированных слоев и отдельно взятых начальственных персон все менее доступны и скоро, кажется, совсем попадут под запрет. Тем временем уровень жизни большинства плавно, а в отдельные годы и резко, движется вниз. Госстатистика сбором подробностей о пострадавших категориях россиян не увлекается. То есть она, конечно, рапортует о числе бедных и докладывает, что их все меньше и меньше, но это, сами понимаете, лишь отклик на путинские указы, предписывающие «бороться с бедностью». Поэтому, к примеру, не очень-то разберешь, какие группы у нас сейчас преуспевают в решении своего «жилищного вопроса», а какие — остаются на бобах. Известно только, что объемы строительства слегка выросли — с 70,5 млн кв. м в 2013-м до 75,5 млн кв. м в 2020-м (без построек в садоводствах, которые за это время на страх врагам стали приплюсовывать к «обычным» новопостроенным квартирам и домам). Но предполагаю, хотя доказать и не могу, что этот прирост квадратных метров с избытком поглощает то самое меньшинство, на которое приходится рост доходов.Тот же принцип реализуется и в распределении убытков от инфляции. С ней в эти годы энергично боролись, но не скажешь, что с большим успехом. В 2013-м индекс потребительских цен на товары вырос на 5,9%, в том числе на продукты питания — на 7,3%. А сейчас (февраль 2021-го к февралю 2020-го) — соответственно на 6,7% и 7,7%. Непривилегированные тратят на еду более высокую долю своих доходов. А раз так, то вполне логично, что продовольствие дорожает быстрее прочих товаров. Иначе ведь низшие классы просто не смогут терять от инфляции больше, чем привилегированные. Важно помнить, что эта задача должна решаться, однако не должна афишироваться. Отсюда столько президентско-правительственных забот о том, чтобы еда не дорожала. Как и любой бюрократический нажим, это только ускоряет рост цен, но предположительно утешает народ. Впрочем, веры в то, что население можно утешить обещаниями, наверху больше нет. Поэтому его успокаивают угрозами. В том числе — обещают наказывать за слухи («фейки») о дороговизне. Законопроект на этот счет уже сочинен. И никто не удивляется. О чем еще у нас сейчас пишутся законы? Логика семи лет упадка естественным порядком ведет к тому, что упоминать о нем просто запретят.Как советский когда-то человек, скажу, что при Брежневе никого не наказывали за устные рассказы об отсутствии товаров в магазинах (инфляция тогда проявляла себя в росте дефицитов). Исступление, с которым начальство лезет сейчас в частную жизнь подданных, штампуя кары за высказывания в переписке, личные мнения, интимные предпочтения и прочие приватные вещи, даже и не снилось сонным капитанам позднего большевизма. В отличие от тогдашнего, нынешний упадок — наступательный. И когда начальство из чего-то плохого не делает тайну, то прямо удивляешься. Вот берут и сообщают, что ожидаемая продолжительность жизни в 2020-м (71,1 год) упала на 2,2 года по сравнению с 2019-м и вернулась к уровню 2013-го (70,8 лет). И сведения о резком росте смертности тоже публикуют: в 2020-м — 2,125 тыс. против 1,800 тыс. в 2019-м и 1,896 тыс. в 2013-м.Запрещено только говорить, откуда взялась огромная избыточная смертность — значительно больше 300 тыс. за 2020-й, от января до декабря, и примерно 450 тыс. за последние 11 календарных месяцев, с 1 апреля 2020-го до 1 марта 2021-го, если отсчитывать от тренда за предыдущие годы ((function(d, s, id) { var js, fjs = d.getElementsByTagName(s)[0]; if (d.getElementById(id)) return; js = d.createElement(s); js.id = id; js.src = "//connect.facebook.net/ru_RU/sdk.js#xfbml=1&version=v2.8"; fjs.parentNode.insertBefore(js, fjs); }(document, 'script', 'facebook-jssdk'));https://www.facebook.com/rickky.spirewanderer/posts/3815275731873709 демографа Алексея Ракши). Ковид? Но все официальные подсчеты числа умерших от этой болезни в несколько раз меньше. А за распространение о ковиде так называемых «фейков» специально придумано наказание. Поэтому выбирайте версию сами. Возможно, самостоятельный выбор версий, сделанный наедине с собой и не предназначенный для того, чтобы делиться с другими, станет правилом во всем, что касается любых наших дел. На восьмом своем году наш упадок все больше напоминает геленджикский дворец, который то ли есть, то ли нет, но рассуждать о нем точно не рекомендуется.РосбалтМихаил Таратута о том, как теракты 11 сентября 2001 года изменили американцев11 сентября 2001 года навсегда разделило время на «до» и «после». Я помню «Америку до»: гордая победой над коммунизмом, снисходительная к проигравшим, готовая с чистого листа начать отношения с обновленной Россией — эта страна и нам, работавшим в США, внушала оптимизм. Видя, как на глазах расцветают отношения между нашими странами, мы верили, что отныне мир станет лучше. Верили в это и американцы. Страна жила с ощущением своей исключительности, верой в свою добродетель, невиданную мощь и абсолютную неуязвимость. Американцам казалось тогда, что все проблемы остались далеко позади, а впереди ждут только годы процветания. На мир американцы смотрели как бы через обратные окуляры бинокля: пусть где-то и происходят трагедии, но ведь это совсем далеко, с Америкой ничего не может случиться. Тем сильнее был шок от того, что видели люди на экранах телевизоров. Подобно многим, не веря своим глазам, мы всей семьей часами не отрывались от экрана. В первые минуты подумалось, что это чудовищный несчастный случай. Осознание того, что происходит на самом деле, пришло чуть позже. В голове вертелось только одно: «Нет, этого не может быть!» В тот день перед американцами как бы разверзлась земля, обнажив пугающую истину — их жизнь, отгороженная от остального мира двумя океанами, совсем не так безопасна, как это виделось все 90-е после развала СССР, когда исчез страх перед ядерным нападением. Американцы внезапно осознали, что разрушительный удар может быть нанесен не извне, что опасность у них на пороге. Это был тяжелейший удар по американской психике. Особое потрясение пережили жители Нью-Йорка. У 11% горожан выявили тогда посттравматический синдром. Ночные кошмары и непроходящее чувство тревоги преследуют многих и по сей день. 11 сентября 2001 года Америка потеряла не только людей, она потеряла уверенность в завтрашнем дне. Проведенный тогда опрос показал: средний американец считает, что его шансы пострадать в теракте равны 48%. Между тем атака террористов не только посеяла в людях страх, но и вызвала мощный подъем патриотизма, а также психологическую потребность возмездия, что привело к двум войнам. Спустя полтора-два года после вторжения в Ирак я спросил у своего американского коллеги: «Как же так все ваши СМИ, известные своей дотошностью, поддержали эти войны и не увидели, в какую трясину они заводят Америку?» «Понимаешь,— ответил он.— Волна патриотизма, желание отомстить за погибших, за честь страны были столь сильны, что выбраться из этого потока не было никакой возможности». На беду Америки к тому моменту эра политиков-прагматиков вроде Рональда Рейгана и Джорджа Буша-старшего сменилась эпохой политиков-идеалистов, которым мало было повергнуть врага, они также мечтали принести демократию в страны, к этому совсем неготовые. Шок 11 сентября привел к тому, что американцы поступились святым, частью своих свобод и принципов. Во имя безопасности они позволили президенту Джорджу Бушу-младшему получить невиданные до того полномочия. Именно тогда стало возможным прослушивание властями телефонов без судебного ордера. В отношении иностранцев стали практиковаться внесудебные аресты и заточения в секретных тюрьмах, пытки. Многое из этого осталось в прошлом. Но сегодня об этом прошлом нам с новой силой напомнил Афганистан. Михаил Таратута, журналист, американистБен Ладен взял на себя ответственность за теракты 11 сентября. Новости. Первый каналСергей Лесков-Вопрос об интеллектуальном молчании России — один из самых болезненных и неразрешимых в нашей истории. Петр Первый открыто и до обидного хлестко указал на отсталость России, которая даже после принятия христианства «осталась в прежней тьме», понеже «науки в отечестве нашем воспрепятствованы нерадением наших предков». Сегодня столь непатриотичные откровения невозможны, вольнодумца мигом сочли бы экстремистом и объявили нежелательной персоной.Однако вопрос, заданный Петром, остается. В последние годы никого, кроме эксцентричного отшельника Перельмана, мировой науке Россия не предъявила. Что если по загадочной природе русскому человеку не нужны традиционные университеты, ЕГЭ поперек горла, а знание имеет иные корни? Философ Георгий Федотов, бежавший в 1920-е годы за границу, сравнивал Русь с «немой девочкой, которая много тайн видит своими глазами и может поведать о них только знаками. Ее долго считали дурочкой только потому, что она бессловесная». Кирилл Мартынов. Мы сидим на отшибе истории и смотрим, как будущее проходит мимо насПочти нет сомнений в том, что эпоха Путина навсегда останется в сердцах наших сограждан как золотой век. Мы живем в сложном, неясном и часто пугающем мире, но российский быт устроен элементарно: Россия — великая держава, Крым — наш, единоразовые выплаты пенсионерам — неизбежны. Мир находится на пике новой технологической революции, интернет превратился в место, где алгоритмы корпораций и правительств сражаются за внимание подростков, индустриальная экономика с ее вертикальными карьерами (один раз отучился и работаешь до пенсии) лежит в руинах, старые политические проекты переживают сильнейший кризис, люди в глобальном мире заново объединяются против чужаков и боятся мигрантов, в общественную жизнь возвращаются религии, параллельно бесконечно умножилось число человеческих идентичностей, включая гендерные, и социальных ролей, а еще это чертово изменение климата. Нас все это не касается, мы как бабушки у подъезда сидим на отшибе истории и смотрим, как будущее проходит мимо нас («смотри, как вырядилось»). У россиян появилось четкое представление о себе, построенное на отрицании любых изменений: там за кордоном нам завидуют враги, но мы не сдаемся, потому что скоро получка, которая придет на карту «Мир». По той же причине публика в России ностальгирует по брежневскому СССР: больше двух десятилетий в той стране все было понятно («навсегда») и ничего не менялось. Человеческая психология сопротивляется изменениям, люди в большинстве своем — консерваторы. Понятное дело, что проблема лишь в том, что отказ от участия в изменениях делает тебя аутсайдером — ты не можешь влиять на ход истории, а столкновение с реальностью, как это регулярно было в течение всего русского XX века после очередного «подмораживания России», оказывается болезненным и катастрофическим. Что совсем не мешает впоследствии ностальгировать о «России, которую мы потеряли», идет ли речь о 1913, 1981 или 2007 годе.Социологи религии утверждают, что по той же логике адаптируются к реальности фундаменталистские религиозные общины: ортодоксальные иудеи, консервативные христиане, а также новые мусульманские течения отказываются принимать участие в современном мире, подчеркивая свое отличие от него, несмотря на то, что являются реакцией на этот мир, его порождением. Крупнейшим вероучительным местом ислама становится Москва: здесь мигранты из нерелигиозных семей принимают веру, потому что это часто единственный способ бороться за свое человеческое достоинство в коррумпированной и ксенофобной среде, где они зарабатывают себе на жизнь. Если вы думаете, что между человеком, выступающим за стабильность и порядок, интересующимся мнением Владимира Соловьева по широкому кругу вопросов и в целом поддерживающим правительство Путина, и выходцем из Центральной Азии, идущим на пятничную молитву в соборную мечеть в Москве, есть принципиальная разница, вы скорее всего ошибаетесь. Вас объединяет неуверенность перед лицом меняющегося мира, переживание враждебности этого мира к вам. Союз Лаврова и талибов в этом контексте выглядит вполне закономерно: именно «Талибан» (запрещенное в РФ террористическое движение) в конечном счете становится крайней точкой борьбы за «стабильность», «традиции» и против современного мира. И, похоже, иногда целые страны способны жить во внеисторическом лимбе, как живут в нем радикальные религиозные общины. До тех пор, пока все не рушится и не наступает время ностальгии. Кирилл Мартынов, журналист КУХНЯ ОППОЗИЦИИ №21 Обзор текущих событий российской политики..