Мировая экономика переживает непростой период выкарабкивания из кризиса, риски в международной финансовой сфере в последнее время увеличились. И трудно не согласиться с мнением бывшего главы Международного валютного фонда Доминика Стросс-Кана, который считает, что говорить о преодолении мирового финансового кризиса еще рано.Это подтверждает и сама жизнь. Риски на уровне суверенных долгов постоянно возрастают в мировой экономике, они перманентно осложняют положение финансовых институтов, которые этими долгами ведают.Интересно, что положение в странах «старого» капитализма оказалось хуже, чем в странах-неофитах из бывшего соцлагеря. Так, ряд стран Европы – Ирландия, Греция, Португалия, – имевших поддержку Евросоюза, ведущих фондов и находившихся «вне подозрений», сегодня оказались по качеству долга значительно в более сложном положении, чем Россия. Миф о том, что «мы только учимся рынку», а «у них все давно отлажено», рухнул: ситуация в России, несмотря на всю ее тяжесть, выглядит лучше, чем в странах, которые раньше признавались монетаристами по всем показателям более сильными.В рыночной модели нет решения проблемы с плохими активами, имеющимися на балансах многих банков. Сектора падают, нарастают сложности в доходах ряда отраслей, банки прогнозируют сложности с возвратом ряда долгов. Растет число фирм и целых секторов экономики, которым все чаще требуется поддержка правительства. Монетарная система трещит по всем швам, выбрасывая в мир все более архаических натуральных хозяев, которые лечат голод замкнутостью натурального производства.Высокая цена на нефть ведет к сокращению темпов экономического роста. Но и снижать цены на нефть невозможно: это иссякающий невозобновимый продукт!Растут уровни государственного долга и дефицитов стран. Графики снижения дефицитов не исполняются.В США только в конце финансового года был принят бюджет – то есть страна вообще жила без бюджета, по временным решениям. И так или иначе, США предстоит в ближайшее время весьма болезненное решение вопроса о величине государственного долга. Предвыборные мотивы осложнят решения в этой сфере.Возникают признаки высокой инфляции из-за очень низких ставок рефинансирования у ведущих мировых банков, которые приводят к увеличению ликвидности на мировых рынках.Министры финансов и главы Центробанков G20 в ходе встречи в Вашингтоне в 2011 году определили основные принципы оценки устойчивых дисбалансов в экономиках стран. Они пытаются подготовить упреждающие меры, которые в следующем году составят план действия по обеспечению сильного, устойчивого и сбалансированного роста.Финансовая «Большая двадцатка» указывает на то, что события в некоторых странах Ближнего Востока и Северной Африки, а также в Японии увеличили экономическую неопределенность и ценовое давление на энергоносители. При этом они отмечают, что для удовлетворения глобального спроса на энергоносители существуют адекватные дополнительные мощности.Также финансовая «двадцатка» договорилась для усиления международной монетарной системы сосредоточиться в краткосрочной перспективе на оценке событий в сфере глобальной ликвидности и анализа страновых различий в формировании национальных резервов, усилить координацию, чтобы избежать беспорядочных перетоков капитала и перекосов обменных курсов.В выработанных на данный момент G20 и МВФ рекомендациях большое внимание уделяется «защите стран с формирующимися рынками» от мировой ликвидности – то есть сделать так, чтобы люди в этих странах жить лучше не стали. В отношении же стран, являющихся эмитентами этой ликвидности, рекомендации вообще не пишутся.Нарастает проблема продовольственной безопасности. Монетаристы по этому поводу просто не в состоянии выработать какие-то позитивные предложения и ожидают их от международных организаций, в частности в сфере управления рисками и мерами.Ничего они, конечно, не дождутся, потому что проблема голода и опустынивания Земли – внерыночная. Для рынка она не проблема, а прекрасная новость, потому что позволяет усилить спекуляции и увеличить тиранию владельцев денег над безденежными голодающими.Из современного кризиса человечество может выйти, в принципе, тремя путями: переходом обратно к натуральной экономике (к самодостаточным хозяйствам), переходом к плановому хозяйству либо продлением на какой-то период существующей ситуации самоуглубляющейся разбалансировки экономического движения.Чтобы понять эти три варианта выхода (третий, впрочем, и не выход вовсе, а продление состояния неопределенности на предельно возможный срок), необходимо вспомнить законы движения вообще.Натуральное хозяйство самодостаточной крестьянской общины следует принять за точку неподвижности. Перемещения товаров и услуг тут почти нет, а слова «мир» и «мiр» (планета и деревенская община) – слишком очевидно однокоренные. Неподвижность придает экономике натурального хозяйства устойчивость. То, что никуда не движется, минимально подвергается риску разбалансировки системных элементов.Если речь идет о движении, то движение подразделяется на плановое (связанное с волей составителя того или иного плана) и естественное (происходящее само по себе, идущее вне плана, в качестве самораскрытия той или иной потенции).Здесь нужно понять, наконец, всем: естественное движение бывает только инерционным. Что это значит? То, что оно всегда вторично по отношению к первоначальному импульсу, который не может быть инерционным и не бывает по законам естества.Может ли быть естественное движение более эффективным, чем искусственное; может ли быть рыночная экономика, движущаяся сама по себе, эффективнее плановой, движущейся волевым усилием плановика? Да, может. Если мы вкатываем машину в гору, то естественная инерция противостоит, противоречит силе двигателя. Она (потенция самоката) противостоит энергии двигателя. Когда мы пустим машину с горы, то естественная потенция будет уже не вычитаться из силы двигателя, а прибавляться к ней. Теоретически любая машина при формуле 100% силы двигателя плюс инерция спуска обгонит себе подобную при формуле 100% силы двигателя минус затраты на преодоление подъема.Однако, признав естественное преимущество инерционного движения над движением преодоления инерции, мы в то же время вынесем рыночной экономике неизбежный приговор.Естественное движение может быть значительно эффективнее искусственного, насильно навязываемого системе по скорости и силе проявления, однако оно всегда вторично и всегда удовлетворяет собственным потребностям, а не потребностям человека.Мы, конечно, можем скатиться на машине с горы и развить при этом скорость выше, чем была у нас при подъеме на этой же машине в эту же гору. Однако естественные процессы не дадут нам ехать куда нам надо, они приведут нас строго туда, куда предполагает конфигурация местности в случае инерционного, естественного движения. Двигатель внутреннего сгорания очень затратная штука, но он спрашивает нас – куда нам нужно ехать? Свободное, естественное качение или скольжение, любимая детская забава, беззатратны, но – ограничены в направлениях и принципиально недолговечны.Доедем донизу (в случае экономики – до натурального хозяйства самодостаточных огородников) – и неизбежно остановимся. А куда мы денемся-то? Закон природы, как-никак.То же самое касается и разбалансировки экономического процесса, предоставленного самому себе. По сути (и по закону природы) она неизбежна. Скорость, с которой автомобиль изнашивается при езде на ухабах, может быть разной и зависит от разных факторов, но очевидно одно: новее и целее он не становится. Разбалансировка любой системы, предоставленной самой себе, гарантирована.В экономике разбалансировка происходит главным образом за счет постоянно возрастающей деградации обделенных при разделе продукта участков цепи разделения труда. Деградируя во всех смыслах – в техническом, в образовательном, дисциплинарном и тому подобном планах, обделенные при распределении благ участки техноцепи разрушают в итоге и всю цепь.Экономика разделения труда представляет собой систему единого ресурса и множественного интереса. При этом формирование обделенных участков цепи разделения труда становится не только возможностью бесконтрольного процесса, но и предметом частного, эгоистического интереса, не только потенцией случайности, но и целью экономической деятельности ряда субъектов.Поскольку продукт собирается из всех элементов цепи разделения труда, то чей-то временный выигрыш, стимулируя деградацию участков техноцепи, приводит в долгосрочной перспективе к ее распаду и попросту прекращению выпуска продукции, которую стали несправедливо делить.Одним словом, весь этот процесс деградации неуправляемой (или управляемой из тени в узкокорыстных целях) экономики называется – разбалансирование. Для того чтобы процесс ребалансировки шел, и шел опережающими разбалансировку темпами (чтобы машину не только чинили, но и между починками совершенствовали), необходима плановая экономика.Основы ее заложил великий немецкий экономист Фридрих Лист, впервые указавший, что «промышленное воспитание нации» (то есть выработка у масс способности к производству вещей возрастающей сложности сборки) важнее текущего (и, по сути, сиюминутного) финансово-потребительского результата экономической деятельности. Более того, указывал Лист, – критерий прибыльности зачастую враждебен критерию производительности.Это и понятно! Во-первых, очень часто примитивный труд, не требующий специальной подготовки, оказывается выгоднее трудящемуся, чем высокотехнологичный. Во-вторых, мелкая серия позволяет наращивать стоимость продаж единицы продукции, а крупносерийное производство удешевляет отдельно взятый экземпляр.Главной движущей силой разбалансировки экономики при рыночной системе является принципиальное несоответствие ценностей долгосрочных вложений с позиций общей пользы и частной выгоды. Чем долгосрочнее и масштабнее вложение, тем важнее оно для общей пользы, но – в то же самое время – тем бесполезнее, а то и разорительнее оно для отдельно взятого человека.Приведу простой пример. В дипломе вуза можно видеть пять-шесть лет упорного труда и бедной жизни на стипендию, а можно – кусок картона, продаваемый на черном рынке. Если ослабить государственный контроль, то само течение жизни ликвидирует дипломы первого вида в пользу второго вида (что мы и видим в РФ, где образовательный процесс все больше становится продажей дипломов, нарастающей по степени бесстыдства).Такие же процессы сворачивания долгосрочных вложений в пользу краткосрочных очевидных выгод происходят везде, во всех отраслях так называемой «рыночной экономики».Это заметил еще в XIX веке Адольф Вагнер, один из самых выдающихся экономистов эпохи Бисмарка. «Железный канцлер» попросил Вагнера ответить – почему вместе с развитием прогресса и государства постоянно возрастают расходы казны и растет госсектор экономики? Бисмарк надеялся найти способ сэкономить, переложив каким-нибудь образом на плечи частного бизнеса бремя технического прогресса.Ответ Адольфа Вагнера развеял все иллюзии в этом отношении. Он вошел в историю как закон А. Вагнера: увеличение и развитие государства связано с постоянным возрастанием государственных расходов и доли госсектора в экономике.Вагнер вместе с Густавом фон Шмоллером построил в Германии модель образцовой плановой экономики, задолго до Ленина – Сталина и независимо от Маркса предложил Германской империи систему государственного социализма (нем. Staatssozialismus), объединяющую постулаты экономической науки и социальной политики.В ХХ веке именно модель Staatssozialismus (а не модели Маркса или Фридмана) стала определяющей и породила все наиболее знаменитые успехи этого века. Ростоу и Гелбрейт в 50–60-е годы ХХ века применительно к США и Европе уточнили и скорректировали ее параметры, сохранив, однако, суть: общий прогресс и рост госсектора, государственного системного участия в экономике неразделимы.Более того, еще в 70-х годах ХХ века даже наиболее решительные партии защиты частной собственности и крупного капитала вынуждены были включать в свое название слово «социалистический». Хотя бы ради обмана избирателей.Когда неоконсерваторы в 80-х годах подвергли мировое устройство критике, в этой критике было рациональное зерно: конвергирующиеся системы Staatssozialismus Запада и Востока недостаточно учитывали энергосберегающие возможности инерционного движения. И все же хоть частнокоммерческий интерес в экономике может частично сэкономить силы общества (если будет применен в нужное время в нужном месте), но заменить собой систему государственного планирования он не в состоянии.